Что мы знали о Ясуловиче молодом?
Голый инженер из «12 стульев», человек с собачкой из «Бриллиантовой руки», наивный автолюбитель из «Золотого теленка». Кто он нынче? Театральный премьер и символ культового ТЮЗа, страшно востребованный актер кино. В свои 70 с немалым хвостиком Игорь Ясулович переживает вторую молодость. Наверное, заслужил…
«Я ЧЕЛОВЕК ПОЗДНЕГО СОЗРЕВАНИЯ»
– Игорь Николаевич, можете сказать, что сейчас пик вашей карьеры?
– Я об этом не думаю, мне просто повезло. И уверен, что повезло, извините за нескромность, заслуженно. Верность делу, искренняя верность – все-таки 30 лет в Театре киноактера. Когда он развалился, я обращался во многие театры. Везде говорили: да-да, хорошо, но давайте попозже. Что называется, кормили завтраками. А потом позвонили из ТЮЗа, предложили сыграть Шабельского в «Иванове». Так моя судьба и решилась.
– Но сейчас со съемочной площадки вы просто не вылезаете. За три года – 17 фильмов! Нет досады: эх, пришло бы это раньше, лет 40 назад?
– Я в этом смысле верю в судьбу, мне кажется, не бывает ничего случайного. Почему-то складывается так, а не иначе. Почему-то я приехал в Москву из Таллина. Почему-то не поступил во множество театральных вузов, а вот во ВГИКе сложилось. А успех… Ну что успех? Что это (хлопает себя по коленкам), массаж такой самолюбия? Да и потом, я знаю свойства своего организма. Наверное, так думаю, я человек позднего созревания.
– Не спринтер, а марафонец?
– Можно сказать и так. Мне доставляет удовольствие долгий бег. Почему с кинематографом еще сложно так было? Там мгновенно надо реагировать на какие-то вещи. А в театре я имею возможность долгого проживания. Знаю, например, что через год спектакль будет играться лучше, чем на премьере.
– В кино поначалу вам доставались сплошь эпизоды. Но так ведь можно заработать огромный комплекс маленького-маленького актера.
– Разумеется, можно было остро и болезненно воспринимать какие-то вещи. Когда приходишь на пробы, а утверждают не тебя… Когда меня только зачислили в Театр киноактера, мой друг актер Женя Харитонов замечательно так пошутил: а мы, говорит, актеры на фотопробы. И действительно – очень часто моя работа заключалась вот в чем. От пяти до восьми вечера надо было звонить на диспетчерскую «Мосфильма» и говорить: «Здрасьте, это Ясулович». – «Т-а-ак, у вас завтра… Нет, завтра вы свободны». Или: «Завтра у вас проба, зайти в такую-то группу к такому-то часу». Приходишь туда, делают фотопробы. Иногда сценарий дают почитать…
– Это уже как высшая степень доверия?
– Да. Но в то же время существовала и такая вещь. Когда начальник актерского отдела Адольф Михайлович Гуревич чуть ли не насильно заставлял молодых режиссеров брать артистов Театра киноактера. Потому что театру шли отчисления за использование артистов в кино. И с одной стороны, на собраниях актеры у нас часто вставали и говорили: что ж такое, почему нас не снимают? А с другой – иной раз лучше бы и не снимали. Потому что когда идет вал, плановая работа, и когда в определенный срок нужно запустить картину, то получается – так: ни рыба, ни мясо.
«ИНОГДА ВЫГЛЯЖУ ЛУЧШЕ. КОГДА ОТДОХНУ»
– У вас под двести ролей в кино, больше разве что у Джигарханяна. Какой процент этого «ни рыбы, ни мяса»?
– Слушайте, я пришел в Театр киноактера в 1964 году. Сколько за 30 лет было поденщины, я вам вряд ли скажу. Но тут, как говорится, котлеты отдельно, а мухи отдельно. Есть высокое творчество – а есть работа, которую надо выполнять, за которую ты получаешь деньги. Есть семья твоя, которую надо кормить... А потом, тут такой еще момент. Да, главных ролей в кино мне практически не предлагали. Но вы на меня посмотрите. Есть ведь еще и внешние данные…
– Что имеете в виду? Что ваша внешность не подходила для главных ролей?
– Я-то могу думать, что подходит. И могу думать, что я сыграю. А режиссер смотрит: м-м-м, да нет… И тут ничего сделать нельзя. Заканчивая институт, я уже знал, что в советском кино работы большой получать не буду. Никого не хочу обижать – другие лица были нужны.
– А кажется, что в молодости вы были похожи на Вячеслава Тихонова.
– А я вам сейчас расскажу, очень интересная история была. Одна из первых моих картин была на «Белорусьфильме», снимал ее Виктор Туров по повести Нилина «Через кладбище». Меня не хотели утверждать. Сам Нилин, посмотрев мою пробу, сказал: «Да ну, он красивый». Я тогда действительно ничего себе, смазливенький был, а играть нужно было больного сухорукого мальчика, немножечко со сдвигом – блаженного такого. Тем не менее Витя Туров настоял, и я снялся. И только мы закончили картину, как на том же «Белорусьфильме» меня позвали попробоваться на главную роль в «Город мастеров». Но не утвердили, потому что сказали: ну какой он герой – он же ущербного мальчика играл. Может, еще и поэтому усматривали какую-то ущербность в моем облике.
– Да уж, Игорь Николаевич, ваших героев так жалко бывает. Вот извините, пожалуйста, многие говорят, что у вас изможденное худое и усталое лицо.
– Что есть, то есть. Иногда, когда отдыхаю, выгляжу лучше… Ну да, я же вам и говорю о фактуре. Поэтому в кино и выполнял, что называется, повседневную рутинную работу. В конце концов, к этому надо относиться философски: ты такой, какой ты есть. Ты же себя не переделаешь, не изменишь – природа такова. И что я мог сделать?
– Доказывать, что не верблюд, локтями пихаться, приспосабливаться.
– Нет, локтями ничего не докажешь. И не хочу я. А главное – считаю абсолютно бессмысленным. Это разрушает личность. Наше дело – не будем говорить высокие слова о творчестве – просто работать. А если нет кино, надо работать на подмостках. И работать качественно.
«У ЧИНОВНИКОВ ПО-ДРУГОМУ МОЗГИ УСТРОЕНЫ»
– А в жизни как насчет компромиссов? Ну там: лицом «торгануть», к директору гастронома в былые годы подойти за дефицитом?..
– Ну да, было. И, должен сказать, в такие моменты я чувствовал себя как Альхен из «12 стульев». Противное чувство. Несколько раз походишь – потом плюнешь и перестаешь ходить. Потом опять…
– Нужна квартира – надо к чиновнику на поклон, правда?
– А вот такие вещи, надо сказать, мне никогда не удавались. Вот я вам расскажу.
Я жил в доме, в котором семья моей жены жила всю жизнь: еще дедушка с бабушкой, потом родители... При советской власти этот дом то вставляли в титул на капремонт, то выключали. Советская власть кончилась. Капремонта мы так и не дождались. По этой же причине долго не могли приватизировать квартиру. И тут, надо сказать, надежда моя укрепилась, потому что через суд мы все-таки приватизировали квартиру. И я подумал: вот – новое время настало, можно добиться справедливости. А потом возникли какие-то инвесторы, которые собрались наконец делать капремонт. И понятно, что у инвесторов свой интерес: они забирают этот дом, жильцов расселяют. Куда-нибудь подальше, естественно. А живу я в самом центре.
Спрашивают: «Чего вы хотите?» – «Мы хотим остаться в этом районе, лучше – в этом доме». – «Но вы же понимаете, что будет сделана реконструкция, вы можете быть только соинвестором». «А что значит – быть соинвестором?» – спрашиваю. «Ну, вы должны дать деньги». – «Хорошо, дать деньги – это я понимаю. А процент я тоже буду иметь от прибыли?» – «Какой процент от прибыли?» – «Так какой же я соинвестор? – говорю. – То есть вы предлагаете мне купить квартиру, которую я уже имею?» Потом я писал письма. В разные места: что вот такой-то такой-то, есть у меня такие-то заслуги, есть звания. А прошу я всего-навсего забрать мою квартиру, а мне выделить равноценную. А если больше, то я заплачу за излишки…
– И чем дело кончилось?
– Отпиской. В общем, мне было сказано: решайте свои проблемы сами. Ну я и решил. Каким образом? Занял деньги и купил на стадии строительства квартиру. Вот вам, пожалуйста, мои отношения с чиновниками.
– Ну а прийти в кабинет, стукнуть кулаком по столу: в конце концов, я – Ясулович!
– Я могу. Я могу прийти… Но только знаю, что все это без толку. Вот без толку! Каждый должен заниматься своим делом, правильно? Вот мне интересно: придут люди в театр, а мы им скажем: ради бога извините, мы тут еще не очень сцену подготовили, приходите завтра. Приходят завтра – да нет, сегодня тоже не получится, давайте на неделе. Ну как можно?! Вот расскажу вам. И никакого тут героизма нет, это нормально.
Играем спектакль «Черный монах». После первого же выхода я упал с лестницы – как оказалось, вывихнул ногу. Но спектакль-то я доиграл до конца. Или надо было сказать: все, я не могу, отменяйте?.. Видимо, у чиновников по-другому мозги устроены.
«ЖЕНА ОДНА ВСЮ ЖИЗНЬ»
– Извините, просто для проверки информации: актриса Ольга Гобзева, которая ушла в монастырь, была вашей женой?
– Нет. Дело в том, что мы несколько раз играли вместе, у нас три или четыре картины, где мы партнерствуем. Поэтому, видимо, молва и связывает. У нас очень хорошие отношения с Олей, она замечательный человек. Но жена у меня одна, зовут ее Наталья, и мы женаты больше 50 лет.
– Кто она по профессии?
– Она искусствовед, занимается сценографией, преподает в Школе-студии МХАТ.
– У кого в вашей семье право последнего слова?
– У нас нет такого – кто главнее, у нас паритет. Это не значит, что такая тишь, гладь и божья благодать – всякое бывает. Но, понимаете, когда 50 лет живешь бок о бок, насчет многих вещей даже не понимаешь: ты это решил или не ты.
– Просто, извините уж еще раз – мы же все зрители, судим по ролям. Так вот кажется, что жена у вас должна быть в доме командиром.
– Судя по ролям, говорите? А вы посмотрите, что я играл в театре. В театре играл Кулигина в «Грозе», Шабельского в «Иванове», Черного монаха в «Черном монахе», адвоката в «Свидетеле обвинения», Ротшильда в «Скрипке Ротшильда», Великого инквизитора в «Нелепой поэмке». Разные все роли. Так что не надо…
– И часто на вас зрители неправильно реагируют?
– Да нет. Некая бесцеремонность, конечно, иногда случается. Подходят и говорят: «Вы артист, да? Ой, так нравится. Вот только фамилию я вашу не помню». Ну зачем подходить, если не знаешь фамилию? Ну что изменится?
– Вам что, сложно сказать: я – Ясулович?
– Нет не сложно, иногда так и говорю. А иногда бывает и так: «Ой, вы артист?» «Нет, – говорю, – вы ошиблись»… Когда ты помоложе, это и курьезно, и приятно. И свидетельство того, что ты становишься популярным и можешь претендовать на какой-то кусочек народной любви. Знаете, раньше, по молодости, я очень не любил одиночество, в школе был общественным, активным. Когда приехал в Москву и поступил во ВГИК, считал вполне естественным, что и во ВГИКе буду этим заниматься. Но как-то меня не выдвигали. Сначала было обидно, очень я удивлялся: чего это меня не зовут, я же активный. А через какое-то время понимаешь преимущество такого положения. Все-таки с годами возникает потребность отгородиться, немножечко передохнуть. Наверное, что-то изнашивается. И должна быть территория, только моя, куда заходить не надо…
