Март для нее особый месяц.
8 марта… нет, не Международный женский день, а день памяти ее Андрюши, Андрея Миронова. А 9 марта – день рождения. Недавно звезде «Гусарской баллады» Ларисе Голубкиной стукнуло 80 лет.
- Лариса Ивановна, как же вы с Андреем Мироновым делили 8 марта? Кто был в этот день главным?
– Это был только день рождения Андрюши. О 8 марта в его общепринятом значении никто даже и не заикался. Гости к нам обычно съезжались уже седьмого вечером, восьмого – день рождения Андрея, а девятого, в мой день – что? Одни остатки. Но так как я хорошо готовлю, остатки, надо сказать, были весьма неплохие.
Я изо всех сил старалась что-нибудь ему подарить эдакое. Андрей был безумным фанатом джаза. И если у меня была возможность привезти из-за границы что-то действительно редкое, а в то время я была очень даже выездная актриса, обязательно его заказы выполняла. А мне... Знаете, я всегда обожала нарциссы. Если 9 марта мне кто-то приносил нарциссы – это было событие.
– Теперь 8 марта для вас грустный праздник?
– Его день рождения все равно для меня остается его днем.
Конечно, танцев не устраиваю. Но Андрей был не грустный человек – так что я могу в этот день улыбаться.
– Даже когда в этот день читаете очередные откровения женщин, которые называют себя его любовницами?
– Господи, боже мой, какая прелесть. При живом Андрюше таких опусов не появилось бы, как и при живой Марии Владимировне (матери Андрея Миронова. – Ред.). Это теперь они разболтались. А я молчу. Но не потому что слаба или сомневаюсь, или знаю, что это действительно так и было. Просто понимаю, что это пустое.
Люди таким образом заполняют собственную пустоту. Одна дамочка даже замуж вышла после выхода книги. И хорошо. Пусть она еще одну книжечку напишет, может, еще счастья привалит. На меня вся эта писанина особого впечатления не производит.
Во-первых, я не читаю. Подходят, конечно, «подруги», шепчут на ухо: «Ты знаешь, я прочитала. Но только из-за тебя. Чтобы быть с тобой в одной упряжке». А меня ничем не удивишь.
Я знаю, как мы жили с Андреем Александровичем, как он ко мне относился все 13 с лишним лет. Я помню почти каждый день нашей жизни. Знаю, какие у него были трудности. Ни одна женщина об этом и понятия не имеет, даже его мать родная. Не беспокоил он ее по таким «пустякам». И я никогда об этом не скажу никому, язык у меня не развяжется. Даже если буду умирать в нищете – не напишу. Потому что есть вещи, которые ну нельзя говорить…
«ФАТЕЕВА ОТШИЛА ЕГО В МОЮ СТОРОНУ»
– Правда, что он вас долго добивался, а вы ему отказывали?
– Ну, как сказать. Я не возьму на себя смелость говорить, что Андрей, дескать, бедный, меня добивался, а я снисходительно на него посматривала. Это все неправда. Правда то, что он мне сделал предложение, когда мы были еще совсем молодые.
У меня квартира однокомнатная, и у него уже к тому времени – квартира. В те-то годы! Можете себе представить?! Причем я построила себе квартиру, пугая отца своего: мол, если он меня еще будет ущемлять в правах – сбегу. А у Андрюши была квартира совсем для других целей. Молодой мальчик, нужно как-то личную жизнь устраивать, вы же понимаете? Он мне говорит: «У тебя квартира, у меня квартира. Давай поженимся».
Помню, первый раз он меня в гости пригласил... (Лариса Ивановна смеется.) Моя подруга, правда, на 20 лет старше, как-то сказала: «Понимаешь, если идешь к мужчине, пусть даже просто книжку читать, и за тобой закрылась дверь, – все! Заруби себе на носу: если ты уже пришла – назад дороги нет». Тогда было такое понятие. Кто знает – чем мы там занимались. Все: я уже у него!..
Так слушайте, прихожу к нему, звоню в дверь. Открывает Андрей Александрович, в халате, черно-сером, воротник шалькой – знаете, такой барин. Я ему говорю: «Извини, Андрюш, я к тебе не пойду, ты в халате. Смокинг надень, тогда войду. Я пойду погуляю, через несколько минут приду – чтобы ты был одет». Прихожу, смотрю – стоит в смокинге с бабочкой: «Так тебя устраивает?» (Хохочет.). Это было так смешно!
– Почему же он так настырно делал вам предложения?
– Во-первых, я ему нравилась. Сказать, что он безумно в меня влюбился, как «сумасшедший»... Конечно, нет. Он меня абсолютно не знал, причем ни с какой стороны.
Во-вторых, я известная артистка. А он жуть как любил известных артисток, вы себе не представляете. Меня же с ним познакомила другая очень известная артистка – Наталья Фатеева. «Я знаю, кто твой мужчина», – это же с ее легкой руки мы узнали друг друга.
– Говорят, он и в Фатееву был влюблен.
– Да, но она его очень быстренько отшила в мою сторону. И Андрей моментально перестроился. Все-таки я тоже была известная артистка, а его «Бриллиантовая рука» только в 1969-м вышла. Но Андрюша был так обаятелен и хорош, что проблем с девушками у него, наверное, не возникало.
– А вы его ревновали?
– Нет, я не думаю. По крайней мере он всегда говорил: «Я не могу обидеть Ларису». (Смеется.) Нет, за все время нашей совместной жизни был только один единственный случай. Переживала тогда страшно. Но он так очаровательно готовился к этой поездке. Это было что-то! Я же сразу все поняла.
Он покупал себе брюки, какие-то рубашки. Ах, тебе на съемку, в Сочи! Ну, конечно. И Андрей хохотал, понимая, что я догадываюсь. А через несколько дней он почему-то вдруг вызывает меня. Я приехала и увидела – «непроханже»! Ну, не получилось. Он, видимо, уже размечтался, а она там другого себе нашла. Так Андрей меня вызвал как спасительницу. Ей-то он не мог ничего сказать, вот и срывался на мне. И я, вот смех-то, его пожалела…
«МУЖЧИН НЕ БЫЛО – ОДНИ УРОДЫ»
– Ну, у вас проблем с поклонниками, наверное, тоже не было. Писали, что на съемках «Гусарской баллады» вас активно «охмуряли» и Юрий Яковлев, и даже Игорь Ильинский.
– Как женщину? Это я от вас впервые слышу. Во-первых, меня тогда не охмурял никто вообще. Я же была абсолютной девочкой – гусар-девица во всех смыслах. А во-вторых, Ильинский был скромнейший человек, к тому же старик. Мы с ним сыграли всего-то одну сцену.
Единственное, что я видела, – он в перерыве на обед почему-то не ходил вместе со всеми в буфет, а приносил бутерброды из дома, где-то за ширмой съедал их. И один раз он сказал про меня: «Ух ты, какой темперамент!» Вот и весь разговор.
А Юрий Васильевич Яковлев (а он и тогда для меня был Юрий Васильевич) на съемки вечно с радикулитом приезжал.
Другой парень ухаживал. Это было так смешно – носился за мной как угорелый. Махарбек его звали – осетин из группы циркачей. Мы же там на лошадях как зарезанные скакали. Все гонялся за мной со своими приставаниями: «Одинь раз потселюй». И я не знала, как от него отвязаться.
Однажды в шутку ответила: «Ты что меня тут совращаешь. Не видишь – я мальчик. Не приставай ко мне!»
Да нет, что вы? Папа меня знаете, как оберегал? Говорил моим ухажерам: «Вы почему приглашаете мою дочь на танец? У вас грязная рубашка».
– Но когда вы стали известны на всю страну, родители, наверное, с ног сбились?
– Да. Прошла премьера, и на следующий день около дома – целая очередь. Стучали, звонили, какие-то сумасшедшие прибегали, телеграммы присылали. Мама чуть с ума не сошла: была девочка нормальная, в школе училась, через дорогу за ручку водили. Что случилось? А сколько появилось молодых девчонок, которые пытались мою Шурочку копировать – целое направление. Это было ужасно. Изображали из себя таких «эмансипе»: в брюках, с сигаретой, обязательно бутылка портвеша в руках.
– А поклонники?
– Мужчин никого и не было. Одни уроды, клянусь! Всякие больные: какие-то кривые, косые ходили. Сейчас мне говорят: «Ну какая ты была хорошенькая! Как мы были в тебя влюблены!» Где?! Никто даже на пушечный выстрел не подходил. Запросто могла вообще в девицах остаться со своей скромностью дурацкой.
В театре я не позволяла себе вольностей. То есть пришла – отрепетировала – ушла домой, закрылась на ключ. Такая тощища – жуть. О поклонниках речи вообще не было.
– Может, ваша скромность виновата в том, что после первой звездной роли вторая так и не последовала?
– Ну как же?! Уже через полгода я снялась в «Дайте жалобную книгу».
А вообще, может быть. Это я сейчас понимаю, что поведение мое должно было быть немного другим. Более общительная, более открытая. Не бегать от людей, не прятаться. Может, с кем-то и поспать нужно было (смеется) во имя карьеры. Но я прошла свой путь чисто. Ни один режиссер не может мне в глаза посмотреть и сказать: «Врешь!» И актер тем более.
Почему еще я сразу не выходила замуж – папа вбил в голову, что ни в коем случае муж не должен быть артистом. То, что я актриса, – уже караул. А уж если муж актер – вообще позорище.
«ПЕРВЫЙ БРАК НЕ ОШИБКА – СУМАСШЕСТВИЕ»
– Как же папа отнесся к тому, что вашим мужем стал Миронов?
– Ну уж Миронов – так Миронов. Если уж артист, то первый!
– Чтобы понять необходимость друг в друге, вам понадобилось почти 10 лет. За это время и вы побывали замужем, и он успел жениться.
– Да, он женился, только потом быстро спохватился.
Мы вообще оба бежали по жизни как сумасшедшие. Как от чумы люди бегут. И встретились вот на этой пробежке.
Однажды он сказал: «Боже мой, Лариса, пора заканчивать все поиски, глупые эксперименты. Нам надо быть вместе». «Андрюш, – говорю, – ведь мы же не любим друг друга». Он мне ответил: «Ларис, мы полюбим потом».
И знаете, ведь он был прав. Обычно, когда молодые как оголтелые женятся в раннем возрасте, гормоны играют, страсть кипит... А жизнь семейная – не игра гормонов, это некий творческий процесс.
– И первый ваш брак вы считаете ошибкой?
– Не то чтобы ошибка. Сумасшествие. Мы жили вместе совсем недолго. Да и то – в сплошных спорах и выяснениях: кто умней, кто талантливей. Бессмыслица какая-то.
– А кто он был?
– Не будем об этом. Кто?.. Дед Пихто!.. Знаете, я все время хотела, чтобы жизнь моя прошла как можно более естественно. Без лишнего зла, без вранья. Моя свекровь как-то сказала: «Ларис, перестань сейчас же. Все врут!» «Мария Владимировна, – говорю, – я знаю, что все врут. Но когда я начинаю говорить неправду – моментально краснею». «Это у тебя пройдет», – ответила она. Но вот до сих пор не проходит... Знаете, я раньше очень много плакала.
– Отчего?
– Вот если грубое слово скажете, сразу могу заплакать. Но из-за Андрея я не плакала. Он мог наорать, стукнуть кулаком об стенку. Но я же его изучила. Не так стол внесли в дверь, он не мог сообразить, каким концом его втащить, – ну и злился на нас с Машкой. А мы только смеялись. Заплакать я могу от других вещей. То есть могла. Андрюша умер – и я сразу перестала плакать. В тот же день. Как будто бы внутри меня что-то закостенело.
– В одной передаче, когда вас спросили о смерти Андрея, вы сказали: «Мужчины в доме не стало, некому вбить гвоздь». Многих это шокировало. Ждали ведь громких фраз со слезой…
– Я очень не люблю показуху, вижу, насколько все это фальшиво. Особенно на фоне того, что человека нет. В его присутствии можно сказать чего хочешь: и пафосное, и послать, и обидеть. А когда нет человека – что тут скажешь?.. Я же говорю – окостенела. Научилась сама говорить мать-перемать. Могла и обидеть. Было у меня такое качество. А теперь вот снова могу плакать…
Фото FOTODOM.RU,
Б. Кремера,
А. Ломохова
