Известная писательница рассказала о своей бурной молодости
Брежневские времена, 1970-е годы и начало 1980-х, называют «застоем». Однако такими ли беспросветно серыми они были? Нет, пробивались и яркие краски! Одна из них – расцвет движения хиппи. Особенно пышным он был, понятное дело, в столице. Писательница Мария Арбатова – свидетельница, участница тех событий. И, пожалуй, главный их летописец…
-Когда на разных телеканалах шли передачи, посвященные движению хиппи в СССР, в студию приглашали тех, кто к этому так или иначе причастен. Сначала человек десять, потом – пять, дальше – три… А теперь мне звонят: «Придите, пожалуйста, расскажите что-нибудь!» – «Почему я?» – «Больше некому – тот спился, другой умер…» Тех, кто может что-то вспомнить про советских хиппи, становится все меньше. А я могу, – начинает свой рассказ Мария, – я ведь и Арбатова – потому что моя хипповская кличка – «Маша с Арбата». Когда журнал «Москва» опубликовал мое первое стихотворение, я не знала, как подписаться, потому что настоящую фамилию никто из тогдашних моих знакомых не знал – Маша с Арбата, Маша Арбатская, и все. Я, кстати, когда писала в 16 лет заявление на получение паспорта, хотела взять мамину фамилию Айзенштат, это очень известный еврейский род. Но милиционер, принимавший у меня бумагу, четко написал папину фамилию «Гаврилина» и многозначительно добавил: «Девочка, тебе жить в этой стране!»
«ПРИШЬЕМ СТАТЬЮ ЗА ПРОСТИТУЦИЮ!»
– Но давайте о хиппи. Как власти реагировали на лохматых и чудно одетых молодых людей на московских улицах?
– Наша жизнь не была безоблачной. Обычная картинка того времени: к стайке лохматого джинсового молодняка подъезжает милицейский уазик, выскакивают милиционеры и жестко швыряют всех в машину.
Парней избивали, девчонок пугали: «Сейчас пришьем тебе статью за проституцию!» Мы и не знали, что нет в СССР такой статьи, есть только за содержание притона. Парням обещали: «Вот сейчас подкинем тебе наркотики – и сядешь!»
– Угрозы выполнялись?
– Мы четко знали, как надо себя вести, чтобы ничего не сделали. Пугали их «вражескими голосами» – «Голосом Америки» или радио «Свобода». Девчонки говорили: «Вы закрылись со мной, несовершеннолетней, в кабинете?! Хотите ко мне приставать?! Мои родители напишут заявление!» Милиционер вскакивал и открывал дверь – «Иди отсюда!» А у меня на самый крайний случай имелся номер телефона как бы дяди. Не родного дяди – тот бы не стал меня защищать, а папа уже умер. Так что защитником был сын друзей моих родителей Валентин Григорьевич Демин, в честь мамы которого меня назвали. Он был генералом юстиции и помощником генерального прокурора. Из отделения можно было сделать один звонок, и я говорила: «Сейчас позвоню своему дяде!» – «А кто он?» – «А вот…» Милиционеры были пугливы, знали, что нарушают закон, им спускали сверху разнарядку «гонять хиппи», хотя общественный порядок мы не нарушали. Так что мне ни разу не пришлось воспользоваться номером. Милиционеры люто нас ненавидели, но боялись связываться, понимали, что родители могут оказаться начальством – и прощай звездочки на погонах. Представляете, выходит такая пигалица и тонким голоском заявляет: «А вот позвоню сейчас на «Голос Америки», что меня задержали за джинсы!» Правоохранители не понимали, что с нами делать, ведь в наших гуляниях по городу, в наших джинсах и фенечках не было состава преступления.
– То есть просто отпускали?
– Чаще всего – да. Но сопровождалось это словами типа: «Посмотри, как ты одета! Ты же девочка! Иди и состриги эти лохмы!» А я до сих пор лохматая, как вы видите. Бывших хиппи не бывает!
«СВОБОДУ АНДЖЕЛЕ ДЭВИС!»
– Вы ведь еще школьницей оказались в компании этих ребят. Какой вы тогда были? Бунтаркой?
– В школе я была такая активистка-некомсомолка. В девятом классе, например, по собственной инициативе собирала подписи в защиту Анджелы Дэвис.
Мне говорили: «Ты че? Зачем это делаешь? Ты же отказалась вступать в комсомол!» Я отвечала: «Ну и что? Я должна ее защитить!» Не вступать в комсомол была моя принципиальная позиция, за что в школе сильно прессовали. А классная руководительница пообещала дать мне такую характеристику, что я останусь без высшего образования.
– Как и где произошла ваша первая встреча с ребятами в бахроме и фенечках?
– С девятого класса я посещала Школу юного журналиста на журфаке МГУ, а памятник Ломоносову во дворике был одной из точек сбора хиппи. Это называлось «встретиться у голоногого», поскольку на бронзовом Ломоносове укороченные штаны переходят в чулки. Я пришла в «Систему» – так называлось сообщество хиппи – примерно в 1973 году. А 1 июня 1971 года лидер «Системы» по кличке Юра Солнышко уговорил московских хиппи выйти с плакатами на демонстрацию против войны во Вьетнаме. Юра Солнышко был наркозависимым, и гебисты легко им манипулировали. Но в наших глазах он казался окруженным ореолом. Сейчас смотрю на его фотки и удивляюсь, что столько народу практически поклонялось ему. Солнышко тогда казался нам человеком немыслимой красоты и ума, но беспощадно распорядился своей жизнью и умер молодым... Акция 1 июня в День защиты детей была связана с тем, что по всей планете проходили демонстрация против войны американцев во Вьетнаме. И Солнышку его «кураторы» велели вывести наших хиппи на протест, поскольку протестовали и американские хиппи. Местом сбора демонстрантов был университетский дворик на Моховой, оттуда хиппи должны были колонной идти по маршруту, оговоренному, как я понимаю, с властями. И в тот момент, когда довольно много народу собралось, подъездные ворота захлопнулись, подъехали автобусы, влетели милиционеры и всех хиппи повязали. Каждый получил свое.
– Всех посадили?
– Кого-то посадили – нашли статью, кого-то выгнали из института, кого-то отправили в армию и так далее. Но надо помнить, что среди хиппи половина могла кому-то позвонить. Дети влиятельных родителей. А были хиппи из совсем простых семей, они и попали под раздачу, потому что их никто не отмазывал. Ряды движения сильно поредели. Юра Солнышко, понятное дело, не пострадал. И многие тогда говорили друг другу на ухо: Юра – стукач! Но озвучить это при нем не смел никто.
– А деньги у хиппи были?
– Нет, конечно. Деньги были у спекулянтов, которые торговали в Лужниках джинсами и дисками. Там прямо среди деревьев у набережной стояли ряды длинноволосых торговцев, они назывались «фарцовщики». У меня было несколько подружек-хиппи, чьи папы занимали очень высокие должности. Холодильники в их домах были забиты продуктами из магазина «Березка». Так вот, для них было шиком, идя в гости в мою арбатскую коммуналку, зайти в магазин «Новоарбатский» и что-то украсть – банку майонеза, кусок сыра, шоколадку… С одной стороны, это было такое азартное развлечение, а с другой – купить что-то они не могли как раз из-за отсутствия денег.
«РОДИЛИСЬ БЛИЗНЕЦЫ, И СТАЛО НЕ ДО ХИППОВСКОЙ ЖИЗНИ»
– Первый раз вы вышли замуж совсем молодой. Но муж, кажется, не принадлежал к кругу ваших тогдашних друзей?
– Он учился в музыкальном училище имени Гнесиных. Неподалеку было кафе «Аромат», одна из хипповских точек, там мы с Сашей и познакомились. Он был на пять лет старше, сын провинциальной номенклатуры, равнодушный к хиппи. Учился как классический вокалист, был повернут на классической музыке и равнодушен к битлам. Он давно выпорхнул из дома и был значительно приспособленней меня к жизни. К моменту нашего знакомства жил в общежитии, кстати, в одной комнате с Валерой Гаркалиным. Учился одновременно на музкомедии и вокале, а Валера – на кукольном факультете. У Саши и Валеры была одна на двоих швейная машинка, на которой они шили бархатные штаны из списанных театральных занавесей.
– Семейная жизнь началась в упомянутой арбатской коммуналке?
– Да, в бывшей гостиной Лики Мизиновой (русская певица и актриса, близкий друг Антона Чехова, прототип Нины Заречной в «Чайке». – Ред.), в старинном доме с потолками в четыре с половиной метра и эркером. Эта жилплощадь принадлежала моему деду Илье Айзенштату. И я пришла туда хозяйкой в 15 лет, отделившись от мамы и брата, живших на проспекте Вернадского… Саша начал делать в нашем жилье ремонт, простукал стены и обнаружил наверху вставленные в них глиняные горшки – для акустических эффектов музыкальной и светской жизни. В этой коммуналке в 1977 году, через год после свадьбы, родились наши сыновья-близнецы Петр и Павел.
И стало совсем не до хипповской жизни. Близнецы – это очень большая нагрузка, мне было 20 лет, мужу – 25, и мы оба учились. Советская жизнь была совсем не приспособлена для выращивания детей, не то, что сейчас. И мы сначала переехали на проспект Вернадского – к маме, потом получили квартиру в Ясеневе, в новостройке у самого леса. Нам, как родителям двойняшек, полагалась квартира, и муж, естественно, выбрал ту, что была подальше от центра. Во-первых, он не любил центр, а во-вторых, хотел окончательно оторвать меня от моей компании. И оторвал. Я не просто переместилась туда, откуда до хипповских точек нужно было ехать и ехать, а жила уже в другом расписании, в другом измерении. На этом моя хипповская история закончилась, но она во многом выстроила меня личностно. И пригодилась, когда сыновья подросли, стали панками и начали играть рок-музыку. Я не падала в обморок, как другие мамаши, потому что, как говорил классик: «Кто в молодости не был бунтарем, у того нет сердца…»
Фото: FOTODOM.RU
