Неудобный, колючий, подчас резкий, он не привык выбирать слова и путаться в витиеватых комплиментах.
Сказал как отрезал: ни больше, ни меньше – в самую точку. Жесткий к другим, жестокий к себе. Владимир Меньшов открыто говорит о своих недостатках. Правда, и достоинств скрывать не станет. Что ж, имеет право…
Меньшов-актер – и сегодня один из самых востребованных: по 3-4 фильма в год. Меньшов-режиссер – другой. Выверяет каждый шаг: лучше меньше, да лучше. Всего пять фильмов на счету. Зато какие! Пытались многие, удалось – единицам. Он в числе избранных – «Оскар» тому подтверждение.
«КОГДА МНЕ ДАЛИ «ОСКАР», ВСЕ НАПРЯГЛИСЬ»
– Владимир Валентинович, где же ваш «Оскар»? Говорят, заветная статуэтка занимает в квартире самое видное место.
– Да нет, стоит себе на полочке. В чулан, конечно, не прячу, но и напоказ гостям не выставляю. Откровенно говоря, «Оскар» у меня не вызывает того бешеного восторга, как у других. Конечно, когда приходят корреспонденты или друзья-кинематографисты, обязательно просят показать, подержать. Для них это – как будто поздороваться за руку с кем-то из великих. А я... привык, наверное.
– Ну, это сейчас. А когда только узнали о решении американской Киноакадемии?
– В то время мы имели чрезвычайно скудную информацию. Не понимали, какой степени эта награда. Я, честно говоря, и сейчас не разделяю всеобщую истеричность по поводу «Оскара». Дикие переживания: кто получит, кто не получит. Да плевать!..
А тогда выдвижение моего фильма стало для меня загадкой полнейшей. Однако по моментально изменившемуся ко мне отношению кинематографической элиты я сразу почувствовал, что совершил, так сказать, «неблаговидный» поступок. Люди, понимаешь, жизнь положили, чтобы получить этого самого «Оскара», знали всю подноготную, изучали все списки, лоббировали свои картины, знакомились с иностранными режиссерами... И когда я получил «Оскара», наша киноэлита заметно напряглась – от меня ждали каких-то поступков.
– Боялись, что кого-то подсидите?
– Это сейчас, задним числом я понимаю, что с этим «Оскаром» можно было поставить себя в очень особое положение.
– А вам не удалось?
– Даже и не думал об этом. Но те, видимо, ждали. Вот, представляете, Бондарчук с «Оскаром». Какое положение! В принципе и я мог на это претендовать. Дистанцироваться от кинематографистов, ездить во все страны мира...
– Ну это выгодная позиция.
– Выгодная, но не моя. Это – роль, ее надо взять и играть. Вот женщины, к примеру: выходят замуж и резко меняют имидж. Выходит она за писателя – становится писательской женой. Сразу начинает разбираться в литературе, знает: кто из писателей бездарь, кто – талант. Выходит за академика – становится женой научного работника. Опять-таки со всеми вытекающими отсюда последствиями.
И у мужчин точно такая же игра. Мне это натягивание маски всегда казалось фальшивым, ненужным. Извечная проблема: быть или казаться? Я предпочитал всегда – быть. А когда люди увидели, что эту роль я не играю... Ну что ж, замечательно: ниша пустой никогда не остается – тут же кто-то ее занял.
«ПРО «МОСКВУ» ПОНАЧАЛУ ГОВОРИЛИ: ПОЗОР!»
– Вы сейчас не оправдываетесь, примерив другую маску – маску принципиальности?
– О чем вы говорите?! Вовсе нет... Я ни о чем не жалею. Может, я упустил какой-то карьерный рост. Но я бы тогда не снял «Любовь и голуби», я бы не снял «Ширли-Мырли», я бы не оставался тем же мальчишкой и хулиганом, который все время ставит перед собой какие-то невыполнимые задачи, придумывает что-то, идет на риск...
Да, я не стал официозным художником. Ничего плохого не хочу сказать о Сергее Федоровиче Бондарчуке, но его «Красные колокола» в то время стали неизбежностью. Я выступил тогда на съезде кинематографистов, сказал, что считаю «Красные колокола» крупной неудачей. И это стало для Бондарчука потрясением.
Правда, к моей радости, Сергей Федорович оказался мудрым человеком. Как-то на одном из многочисленных банкетов мы оказались за одним столиком: выпили по рюмке, потом пришли ко мне и долго сидели, разговаривали. Так и помирились.
– Идти против течения для вас – принцип?
– Я вам так скажу. Когда приехал в Москву, меня потрясло то лицемерие, которое царило в театральных кругах. Люди стоят после премьеры и говорят: «Какой ужас! Кошмар!» А стоит только появиться режиссеру – они расплываются в улыбке: «Дорогой, мы тебя поздравляем. Громадный успех!» Наблюдать это своими глазами было тошнотворно. И я практически клятву себе дал, что никогда не буду играть в эти игры...
Конечно, был наивен. Приобрел огромное количество врагов. И дело здесь не только в моем правдоискательстве. Есть люди, которые – ну не выносят правду.
– Что такое зависть людская, узнали в полной мере?
– Да, это было. Когда я привез на «Кинотавр» свою «Зависть богов», схлопотал оглушительную пощечину. Жюри сделало вид, что картины просто не существует. Ничто не было оценено: ни актерская, ни операторская работа, ни музыка. Хорошо, вы можете ненавидеть меня. Но составляющие картины, сделанные по профессии высоко, нельзя было пройти стороной.
– Почему так получилось, как считаете?
– У меня не сложились отношения в кинематографической среде. Все началось как раз с «Москва слезам не верит». Ее не приняли как таковую. И не случись «Оскара», смяли бы картину. Вот перекреститься могу: не дали бы ей дороги. Спустили бы на тормозах до такой степени, что она оказалась бы в числе самых позорных неудач.
Ведь как было первоначально заявлено: «Позор!» Когда картина только вышла, некоторые говорили: «Господи, да это мы на раз можем сделать». И начали делать. Не получилось. Оказывается, в этой простенькой мелодраме есть еще и кусочек хвоста черта, который превращает картину в вечно цветущее дерево жизни.
– За что вас можно не любить, как думаете?
– За многое. Недостатков у меня более чем. Человек я нелегкий, крутой. Кто меня знает, принимает таким, какой я есть, – тем со мной легко и просто. А для малознакомых я – ершистый, колючий. Неудобный.
– Обиду, нанесенную вам, помните долго?
– Не сказал бы. У меня порог болевой достаточно высокий. К сожалению, я понимаю того человека, который пытается меня оскорбить. Вхожу в его положение, понимаю его мотивы и прощаю. Конечно, до определенного предела.
– Обида на Инну Чурикову была из этой серии?
– Да, Чурикова публично призналась, что жалеет о своем участии в «Ширли-Мырли», чем очень серьезно меня задела.
«ВЕРЕ НЕ НУЖНЫ МОИ СОВЕТЫ»
– Супружескую пару Владимир Меньшов – Вера Алентова принято величать не иначе как блестящей. Можно сказать, что вы – идеальная пара?
– Может быть. Думаю, мы близки к понятию «идеальная пара» по причине духовной близости. Мы на этом сошлись. Даже во время перестройки у нас не доходило до ссор. Знаете, как бывало: ей нравится Жириновский, а ему – нет. На этой почве в свое время у многих происходили раздраи в семье.
– Ну, из-за этого ссориться смешно.
– Не смешно. Люди из-за этого разводились. Ну действительно, если бы жена у меня любила Жириновского...
– Неужели бы развелись?
– Нет, но я не знал бы, о чем с ней говорить.
– Вы всегда в одной связке? Друг без друга и шага не сделаете?
– Нет, конечно. Мы существуем по закону комплиментарности, то есть дополняем друг друга. Но когда мне говорят не вмешиваться, я не вмешиваюсь. С Верой сложнее. Говорю ей: не вмешивайся – она все равно вмешивается. Например, она работает над новой ролью в театре – я ничего не узнаю, пока не приду на премьеру. Вера не будет меня ни с кем знакомить, рассказывать о своих сложностях – ей не нужны мои советы. А я прихожу и, как правило, приятно удивляюсь.
– Почему в «Любовь и голуби» для актрисы Веры Алентовой не нашлось роли?
– А она тогда была занята у Райзмана. Вполне возможно, Вера и могла сыграть роль, которую исполнила Гурченко, но я ведь не снимаю картины специально под свою жену. Более того, и в «Москва слезам не верит» Вера не должна была играть. Не откажись Рита Терехова или Ира Купченко – не видать бы Вере роли Катерины. У нас, слава Богу, жизнь вполне автономная. Хотя, справедливости ради, надо сказать, что из тех пяти фильмов, которые я снял, в трех она сыграла.
– На съемочной площадке режиссер всегда главный, это аксиома. У вас дома срабатывает та же формула? Проще говоря, кто в семье главный?
– Это оспаривается бесконечно, но думаю, что я. Не люблю семьи, где верховодит женщина. В этом, мне кажется, есть что-то ущербное.
– Говорите прям как Гоша.
– Возможно, я ведь и себя в него вкладывал. Если говорить по большому счету: я без нее не проживу, а она без меня уж совсем не проживет. И Вера это отлично понимает. Когда я позволяю себе всякого рода излишества – много работаю или много пью, она говорит: «Старик, следи за собой. Не дай бог, что случится – и...»
Женщина должна быть за мужем. Ее нужно защищать. Но не потому, что она слабее, наоборот – сильнее, выживаемее, у нее продолжительность жизни больше. Просто у нее другие функции.
«ВСЕ МОЖЕТ ОБОРВАТЬСЯ В ОДИН МОМЕНТ…»
– Как же тогда быть с вашими словами, что всю мужскую работу по дому выполняет жена, а вы, грубо говоря, и гвоздя толком вбить не можете?
– Ну что тут сказать: согласен. Может, мой отец что-то упустил, что я такой безрукий. Но однажды я разговаривал с Лидой Федосеевой-Шукшиной, и она меня успокоила. Где-то прочитал, что Шукшин своими руками построил матери избу, рассказал об этом Лиде. «Господи, – говорит, – Вася и гвоздя вбить не мог». Знаете, меня это успокоило...
Да, ни черта руками делать не умею. Готовлю вот хорошо – тоже вроде ручная работа. Коронное блюдо – жареная картошка.
– Ну, это простое блюдо.
– Черта с два! Во всяком случае, удержаться никто не может. Это совсем не похоже на картофель-фри. Обыкновенная жареная картошка с луком, а получается – как будто с грибами. Я и плов делаю хороший, супы могу сварить.
– А розетку починить все-таки не сможете?
– Смогу, но в итоге какой-нибудь шуруп обязательно войдет криво. Самое главное, мне наплевать: ну и хрен с ним, что криво. А Вера подойдет и скажет: «Ну как же, господи. На это же смотреть нельзя. Надо развинтить, шуруп новый найти, завернуть...» И делает.
– В нашем разговоре промелькнуло: «Много пью». Для вас это проблема?
– Сейчас не проблема, но свою цистерну я уже выпил. Некоторая зависимость даже была, но я никогда не драматизировал события. Я научился этой зависимостью управлять. И самое главное – не пошел к врачам.
– Вы, как и многие мужчины, считаете, что все болезни придумывают врачи?
– Во всяком случае, что бы врачи ни говорили по этому поводу, все они работают на одном и том же механизме – страх. Врач должен внушить тебе зависимость от себя. А когда становишься зависим, что для творческого человека есть начало гибели, внушает тебе, что без него ты погибнешь. Поэтому врачей стараюсь избегать...
Знаете, сейчас я вступил в возраст большого риска. Все может оборваться в один момент. Совершенно спокойно об этом говорю. Уже начал хоронить людей и моложе себя. Пора подводить итоги...
Фото А. Ломохова,
Б.Кремера,
FOTODOM.RU
