Владимир Винокур: «Жене дал бы орден - «За терпение»

Люди, которые занимаются юмором по долгу службы, в жизни как правило… не то, чтобы скучны, но им просто не до шуток. Действительно, ну нельзя же всю жизнь улыбаться! 

Однако нет правила без исключения. И в данном случае имя ему - Владимир Винокур. 31 марта артисту, пародисту, хулигану исполнилось 70 лет. Так что же в жизни Винокура такого уж смешного? Попробуем выяснить.

 ДЕТСТВО

– Владимир Натанович, в детстве вашем больше смеха было или слез?

– Ну, у нас была дружная семья: папа – инженер-строитель, мама – учительница, старший брат Борис, штаны которого я донашивал.

Кстати, брата учили играть на фоно, и все думали, что артистом будет он – Борис был очень подвижный такой, при фигуре, красивый. А я был увалень: толстый, угрюмый. И из-за этого, когда шутил, получалось еще смешнее…

Мы жили, может быть, не богато: в Курске, в небольшом домике у родителей отца. Потом, когда я пошел в первый класс, нам дали квартиру.

Тяжелое ли детство? Ну как тяжелое – мы тогда не понимали, какое оно может быть легкое, не избалованы были. Одеты были скромно, но и не нуждались, не побирались, на еду нам хватало – бабушка и мама хорошо готовили.

– А значит, особых причин для слез не было?

– Не было, потому что мы не понимали ничего...

Помню, как я мечтал поехать в Москву. О которой знал только по картинкам, по журналам, по газетам. Телевизора у нас не было еще, он появился позже, когда я учился в 6-м или 7-м классе, – телевизор «Темп».

Мечтал я почему-то попасть именно на ВДНХ – в журнале «Огонек» увидел, как это красиво. И когда попал, конечно, обалдел от Москвы.

Как и много лет спустя, в 1979 году, я обалдел, когда попал в Америку. Но тогда, в детстве, я не знал ничего, не знал, что может быть что-то лучшее, и, конечно, больше смеялся, чем плакал.

– Знаете, в каждом классе обычно есть свой шут, который всех смешит…

– Вот я и был классным шутом. И впервые тогда обратил внимание, что вроде говорю обычные вещи, а люди хохочут. То есть важна подача. И потом я подтвердил свою догадку в «Артеке», куда попал в 14 лет как лауреат областного конкурса песни за «Бухенвальдский набат».

В «Артеке» было много москвичей, ребят из республиканских столиц. А я – человек с периферии, у меня и говор был определенный, немножко «гэкал». И у них это тоже вызывало все время дикий смех.

– Смешно даже просто представить, как вы пели «Бухенвальдский набат».

– Да, я стал лауреатом конкурса, и когда мне вручали медаль, присутствовал Юрий Гагарин. А в «Артеке» я познакомился с братом Исаака Дунаевского – Семеном Осиповичем Дунаевским, который руководил Детским ансамблем железнодорожников. Он сказал мне: у вас хороший голос, но будет мутация, надо помолчать.

Тогда я решил, что петь больше не стану. Отец говорит: раз не будешь больше петь – иди в техникум строительный. Потому что станешь ты певцом или не станешь – неизвестно, а строителем будешь точно. Ну как: отец – инженер-строитель, брат – инженер-строитель…

Короче говоря, пошел я в техникум строительный. Но на втором курсе, когда мутация у меня прошла, я все-таки поступил в музыкальное училище и параллельно там занимался… А шутил всегда – копировал голоса педагогов, к примеру. Тогда, конечно, не знал еще, что это может быть профессией.

АРМИЯ

– Что в армии было смешного? Да и вообще, может ли там быть что-то смешное?

– Ну, дело в том, что я служил в особой армии, в Ансамбле песни и пляски, где говорить о дедовщине смешно. Там были музыканты из консерватории, танцоры из моисеевского, из пятницковского, из «Березки», это были лучшие танцоры мира. И неуставные отношения могли быть какие – кто лучше поет, кто лучше пляшет, кто лучше играет.

– Что, даже строевой подготовки не было?

– Да была какая-то элементарная – чтобы ровно строем ходить и честь отдавать в городе, а так в принципе мы репетировали все время. У нас была красивая форма такая: портупея, кокарды офицерские, то есть мы как курсанты ходили, девушки на нас обращали внимание.

– А где девушки, там и самоволки, правда?

– Это, конечно, было: и девчонки, и танцы в Доме офицеров. Где, кстати, я познакомился с Мишей Шуфутинским, который играл на фоно в оркестре Дома офицеров – он был студентом музыкального училища и учился на одном курсе с Аллой Борисовной…

Да, самоволки были. И первые свои наряды вне очереди я получил из-за того, что, будучи в самоволке, позвонил в ансамбль дневальному и голосом полковника сказал: «Быстро машину пришлите, кинотеатр «Слава», – а он армянин у нас был, Сурен Баблоев. – Чтобы через 15 минут был машина».

Машина пришла, мы с приятелем и нашими девушками в нее сели, подъехали к Дому офицеров. Выходим – стоит полковник. Он дал нам по два наряда вне очереди, обещал посадить на гауптвахту. Но на следующий день у нас был концерт во Дворце съездов, на котором присутствовал министр обороны Гречко. Мы выступили, получили за это благодарность, и нас простили.

– А вы, как человек с хорошим аппетитом, не скучали в армии по маминой кухне?

– Да ничего подобного, ели как бешеные, еще и менялись: ну там сахар на масло. Нет, кормили сытно. Может быть, не так, как дома, но: каша, борщ, мясо – хватало, в общем. Разве что спортроте немного завидовали. У них же был особый рацион, там давали соки, яблоки…

КОНЦЕРТЫ

– Об эстраде. Провал выступления – это может быть смешно? У вас вообще, случались провалы?

– Нет. Провал – это что? Встают люди, выходят из зала. Такого не было.

– Ну а такое, допустим: вы выступаете с монологом – обычно в этом месте зал со смеху покатывается, а тут тишина?

– Это было однажды. В Доме ученых чествовали одного академика, ему исполнилось 90 лет, и меня, молодого артиста, Арканов привлек туда выступить. Я вышел читать монолог про старшину, только что с ним лауреатом конкурса стал, знал, что в этом месте – обвал, в этом – просто бешеный смех. А тут чего-то реакция такая: задние ряды, где молодые аспиранты сидели, смеются, а весь партер молчит. Даже подумал: может, это сон – только вчера читал, и был бешеный успех.

Потом только понял, почему так, когда внимательнее вгляделся в зал. Смотрю: академики все почти со слуховыми аппаратами. И, может, классику они бы еще послушали – чтоб поспать, а ради молодого никому неизвестного артиста напрягаться, конечно, не стали… Дальше я стал показывать пародии. Вдруг где-то на Штоколове раздался смех – группа академиков засмеялась. Я так обрадовался. А оказалось, они анекдоты друг другу рассказывали.

– Что касается правительственных концертов – тут, наверное, шутки в сторону?

– А что правительственный концерт? Само правительство – это два-три ряда, дальше же тысячи нормальных людей. Я участвовал в концертах, и когда Политбюро в полном составе сидело, и когда Леонид Ильич Брежнев был уже в таком, хреновом, скажем так, состоянии.

Делал, допустим, пародию на Сличенко – слышу, он говорит: «А шо это такое?» Суслов ему объяснил: это вот Сличенко, Леонид Ильич. «Цыган хорошо поет». Потом Магомаев – с первого ряда раздавалось: «О, Магомаева я люблю». И так далее…

ДРУЗЬЯ

– О дружбе. Ваши друзья – люди серьезные?

– Ну, Лева для зрителей – это «День победы», «За того парня», там много патетики, то есть вроде солидный человек. На самом деле Лева такой смешливый, он так рассказывает анекдоты! Лева немыслимый был бы артист комедийный, если бы сменил амплуа.

– Сразу вы о Лещенко – он что, единственный друг ваш?

– Ну, речь же о близких – а близких друзей много не бывает. Друзей, настоящих, у меня раз-два и обчелся. Товарищей, понятное дело, много.

– Во время дружеских посиделок о чем шутите? Мужской стандарт: женщины, выпивка, секс?

– Почему, мы же сидим и с женщинами за столом. Но, кстати, можно и при женщинах об этом пошутить – ну что, это обидно, если я рассказываю, допустим, такой анекдот? «Доктор, у меня депрессия, с женой плохо живу». – «А у вас давно был секс?» – «А, сейчас, минуточку: Алле, Соня, у нас давно был с тобой секс?» На другом конце провода: «А кто это говорит?»

СЕМЬЯ

– В семье вам приходится разыгрывать роль строгого мужа и отца семейства?

– Да нет, это и не выйдет никогда. Потому что, как говорится, пациент известен. Да и жена у меня человек самодостаточный: уже на пенсии, воспитала шикарную дочь, и грозить ей пальцем смысла нет никакого.

– С Тамарой вы много-много лет женаты. Но до загса были «на вы». Это же, в общем-то, тоже смешно.

– Это она была со мной «на вы». Я старше, мне было 26 лет, ей 20. Кроме того, я был наглый такой, напористый, а она – скромная, даже целоваться не умела.

Мы играли в одном детском спектакле Театра оперетты – «Не бей девчонок» назывался: я – «двоечника», она – заводную куклу, которая выходила на сцену, танцевала.

И когда я стал за Тамарой ухаживать, она поначалу меня прогоняла, не хотела со мной общаться. Потому что знала, что я заигрываю еще и с ее подругами балетными, не любила ветреных мужчин. Но я ухаживал-ухаживал, смотрю: нормальная девочка. И как-то ей сказал: «Тамара, я не всегда буду стажером, выходи за меня замуж, я буду богатым и известным человеком».

– Обещание сдержали, это мы в курсе.

– Сдержал, да. Но за то, что Тамара терпит меня уже больше 40 лет, я бы для нее придумал медаль какую-то или орден – «За терпение».

– А у вас есть какая-то семейная история, вспоминая которую, вы с Тамарой не можете удержаться от смеха?

– Да, есть такая история. Когда я болел воспалением легких, моя мама, чтобы мне было теплее, дала мне свою ночную рубашку байковую, и я в ней спал. И однажды я встретил Тамару с работы таким образом.

В коридоре полутемном встал в этой длинной рубашке на стул и, когда она вошла, начал изображать привидение. Тамара испугалась, я соскочил со стула и с кинжалом – а у меня сабля была, подарили – начал танцевать лезгинку.

То есть представляете: я в ночнушке женской, в вязаной шапочке и с кинжалом в руках – вот этого она забыть не может. И жалеет до сих пор, что в то время не было мобильных телефонов, чтобы заснять эту картину.

– Смешно. Но Тамара не произносит в ваш адрес сакраментальную фразу всех жен: все ты в шутку превращаешь, ни о чем с тобой поговорить серьезно нельзя?

– Да нет, за столько-то лет привыкла уже. Она уже умеет отличать, что у меня в шутку, а что всерьез.

***

– Но однажды вам точно было не до смеха – имею в виду ту страшную аварию, когда вас собирали буквально по частям…

– Ой, вот об этом я не хочу вспоминать. Могу лишь сказать, что я победил недуг, и врачи военные мне помогли в этом. Все зависит от человека еще: можно упасть духом, а я знал, что должен победить, ну и победил. Теперь вот улыбаюсь…

Фото А. Ломохова.