Столетняя война Юрия Любимова.
Он всего три года не дожил до ста лет. А казалось – вечный. Ведь хоронили Любимова не раз.
Когда великого режиссера поздравляли с очередным возвращением, он обычно удивлялся, делая вид, что не понимает, о чем речь. «Вы же были в коме!» – недоумевали сочувствующие. «Милые мои, – с улыбкой отвечал Юрий Петрович, – у меня кома уже третий раз…»
И тогда, три года назад, так хотелось верить, что и сейчас он выкрутится, обманет смерть. Ведь Любимов не просто человек – эпоха. Но эпоха ушла...
«Я – мамонт, – говорил о себе Юрий Любимов. – Когда хоронили Ленина, мне было семь лет. Видел живого Станиславского в «Горе от ума», он играл Фамусова. Работал в Театре Мейерхольда...»
Его жизнь – практически история русской культуры. С ее величием и низостью, с настоящими шедеврами и откровенной идеологической фальшивкой, с царями и самозванцами, с гениями и злодейством...
О такой судьбе со стороны судить не стоит – слишком густо намешано. Лучше дать слово очевидцам. В первую очередь самому Юрию Любимову...
О ПЕРВЫХ ГОДАХ «ТАГАНКИ»
Юрий Любимов:
«Главных идеологов все в нашем театре не устраивало: и репертуар, и форма. Она им казалась вычурной, непривычной, и поэтому они ее отвергали.
Насчет спектакля «Павшие и живые», например, мне сказали, что там много поэтов еврейской национальности – Кульчицкий, Гудзенко, хотя они были русскими. Спрашивали, почему Багрицкий, а не Симонов? Сейчас это кажется бредом, но тогда из-за этого сняли спектакль...
Потом в театр приехал Председатель Верховного Совета Анастас Микоян, который знал меня еще по «Доброму человеку из Сезуана», мои студенты играли эту пьесу в Театре Вахтангова, и тогда Микоян сказал, что это вовсе не студенческий спектакль, что из него может выйти своеобразный театр.
«Что вы такой грустный?» – спросил он. «Да вот спектакль закрыли». – «Почему закрыли?» – «Да перепутали, почему-то Кульчицкого в евреи записали, сказали заменить Светловым, а Светлов-то как раз еврей». – «А почему вы им не сказали: «Вы что, забыли решения XX, XXII съездов партии?» Говорю: «Я, конечно, Анастас Иванович, могу сказать им, если меня спросят, но меня никто не спрашивает...»
Стали опять играть. Потом спектакль хотели отменить пожарные. Придрались: нельзя на сцене огонь зажигать. «Мы сейчас, – заявляют, – его погасим и затопчем». «Попробуйте затоптать, – отвечаю. – Это в честь павших огонь. Я думаю, вам врежут крепко». – «Кто?» – «Я и врежу. И снова зажгу». Отстали.
Когда в очередной раз пожарные решили прикрыть спектакль, я обратился к их самому высокому начальству. Говорю: «Товарищ генерал, посмотрите сами спектакль. Если вы посчитаете, что так нужно, закрывайте». Зажгли огонь, весь зал встал в память о погибших. Видно было, что генерала это тронуло. Я заметил, что его глаза блестят.
«Юрий Петрович, у вас коньяк есть?» «Есть», – отвечаю. «Тогда пойдемте выпьем за павших воинов». И добавил: «Не переживайте. Огонь беру на себя».
О ВЫСОЦКОМ
Иван Бортник, актер Театра на Таганке:
«Володя был у него раздражителем. О чем шеф (так Любимова называли в театре. - Ред.), спрашивается, думал, когда предложил мне Гамлета? Володиного Гамлета! Ведь это же бред собачий. Вовка играл на гитаре, пока зритель рассаживался: «Гул затих, я вышел на подмостки...»
Все знают: Высоцкий, гитара. А я что, сяду у стены, буду на гуслях играть? Или на баяне?.. Шеф говорил: «Я не хочу от него зависеть! Он ведет себя по-хамски. Может уехать, наплевать абсолютно на театр».
А потом уже мне: «Зачем вы сказали своему другу о том, что я предложил вам Гамлета?» Как будто думал, что я промолчу.
Володя, когда я рассказал ему о предложении Любимова, лишь отмахнулся: «А хрен ли, играй». Но это же обида!..
.jpg)
А как Володя уходил – это же была целая история! Как он готовился к разговору с шефом! Не чтобы уйти, а именно объявить ему об этом. Даже текст постоянно проговаривал: свой, его вопросы. И ответы на эти вопросы, и ответы на эти ответы. И вот договорился с шефом, что приедет к нему для разговора.
Сказал: «Юрий Петрович, я хочу заняться творчеством, поэзией...» Володя предполагал, что разговор будет часа на три, что будет очень непростой и долгий, что шеф начнет его уламывать, уговаривать... Потом приезжает ко мне. Совершенно подавленный, не в себе.
«Я сказал ему, – говорит. – Знаешь, что ответил? «Хорошо, только я прошу вас играть Гамлета». Все...» Все! А Володя же ночь не спал, все выстраивал диалог с ним. Но все – точка! Вот какой шеф...»
ОБ ЭМИГРАЦИИ
Юрий Любимов:
«После похорон Володи Высоцкого я улетел в Англию ставить «Преступление и наказание». И дал интервью лондонской газете «Таймс», которое очень не понравилось нашим властям.
Тогда сбили корейский самолет, и меня спрашивали, что же я думаю по этому поводу. Ответил, что все это ужасно. Что еще я мог сказать?
На вопрос, почему у меня такие сложные отношения с Министерством культуры, сказал: «Наверное, потому что там мало культуры». И заметил, что Зимянина (в ЦК он курировал идеологические вопросы. - Ред.) мы в своем кругу называем Литл-Геббельс.
Мне в приказном порядке было велено прибыть в Москву. Но, во- первых, у меня был контракт с англичанами, во-вторых, сразу после смерти Высоцкого я заболел. Одним словом, я не поехал, и Черненко лишил меня гражданства».
О ЖЕНАХ
Иван Бортник:
«Когда Людмила Целиковская (актриса, одна из жен Любимова. - Ред.) умерла, ее сыну Саше он даже телеграмму не прислал. Это разве не говорит о человеке? Умерла его жена, мать его сына Никиты. Да и сам Никита, помню, мне тогда позвонил: «Он мразь. Он негодяй...» – хотя Никита человек верующий, такой странноватый немного. Я говорю: «Никит, ну все же отец». – «Какой он на хрен мне отец! Ведь он даже на похороны не приехал. Хотя сидел в кабинете, я знаю...»
Каталин Любимова, последняя жена режиссера: «Я работала в Будапеште в Обществе венгеро-советской дружбы.
Организовывала выставки, концерты, театральные гастроли. А поскольку раньше училась в МГУ на филологическом факультете и знала, что такое «Таганка», то несколько раз безуспешно пыталась организовать гастроли театра Любимова в Венгрии.
И вот наконец удалось. Юрий понравился мне с первого взгляда. Это было чувство, непередаваемое словами, и я поняла, что продолжение обязательно последует. Хотя и мне, и ему, казалось, об этом страшно даже думать – он был женат, я жила в браке 13 лет.
Помню, когда Юрий узнал, что я люблю розы, сразу прислал мне букет. Я обратила внимание на его маленькое колечко с рубином. Он заметил это и тут же захотел подарить его мне, но я отказалась.
Тогда Юрий отдал мне на память свой шейный платок, ведь мы были вынуждены расстаться. И увиделись вновь только через несколько месяцев. Я оставила страну, мужа, дом, работу и приехала в Москву корреспондентом венгерского журнала «Театр и музыка». А вскоре мы поженились».
О ВОЗВРАЩЕНИИ И РАСКОЛЕ ТЕАТРА
Иван Бортник:
«В театре пошла волна: «Возвращается Любимов!» Мне было очень жалко Эфроса (главреж «Таганки» 1984-1986 гг. - Ред.). Пошли эти капустники кошмарные, с мерзостью вроде: «Эфрос-понос». Веня Смехов там поучаствовал, Ленька Филатов. Он потом понял все, когда, будучи уже больным человеком, сказал: «Я очень грешен». А уже поздно...»
Юрий Любимов: «Когда меня не пускали в театр, многие актеры элементарно боялись протестовать: семьи, дети. Кого-то сумел сагитировать Губенко (1987-1989 гг. – главреж «Таганки», позже создал театр «Содружество актеров Таганки». - Ред.), посулив разные блага.
За ним пошли в основном уборщицы да билетеры. Он же говорил конкретно, как на большой дороге: «У него получал десять? Я тебе дам двадцать». Мне кажется, он просто стремился убить театр и тем самым отомстить мне. За что – не знаю».
О ПОСЛЕДНИХ ГОДАХ
Евгений Понасенков, историк, режиссер:
«Мы общались с Юрием Петровичем в последние годы его жизни. И нельзя сказать, что общение всегда было ровным.
Когда я ставил спектакль на сцене Театра на Таганке, он делал мне замечания, я с ним спорил. И какое-то время мы вообще не созванивались, не разговаривали. Это вполне понятно, объяснимо.
Он был довольно жестким человеком, в чем-то ревнивым, к своему детищу – театру – тем более. Но та ситуация, когда актеры так по-хамски повели себя со своим учителем, сблизила нас (в июне 2011 года на гастролях в Чехии актеры театра прилюдно потребовали от Любимова отдать им гонорар за сыгранный спектакль, после чего он подал в отставку. - Ред.). Там были, конечно, два-три ротных запевалы.
Когда в 2005 году ставил спектакль в Театре на Таганке, я понимал, что Золотухин, главный актер труппы, ждет своего часа. И вот он дождался, стал худруком. И сгорел за несколько месяцев. Они без Любимова ничего не смогли сделать, театр фактически умер...
В отличие от многих коллег, которые тогда стали ругать Юрия Петровича, и особенно его жену Каталин, я сразу же выразил свою позицию – актеров, которые так поступили с ним, совершенно заслуженно называют подонками! Они навсегда опозорили себя! После этого со многими в театральной среде поссорился, но с Юрием Петровичем стал общаться, был на его 95-летии, и у нас состоялся прекрасный разговор.
Он не оскорблял актеров, когда накал страстей прошел, он сказал: «Я им посвящу спектакль «Бесы» – пусть придут и посмотрят на себя со стороны, может что то поймут...»
