Иосиф Кобзон и его супруга Нелли уже 46 лет вместе! Но была ведь жизнь и «до». И два брака.
Хоть и неудачных, но с очень яркими женщинами – певицей Вероникой Кругловой и актрисой Людмилой Гурченко. О совместной жизни с ними и причинах развода Иосиф Давыдович обычно рассказывает скупо, неохотно. Но вот, наконец, решился…
…Со своим отцом я встретился еще раз, когда уже стал известным артистом: просто мне очень нужна была московская прописка. Я все же собирался окончить Гнесинский институт, и, чтобы расти дальше, необходимо было остаться в Москве.
Весь Советский Союз распевал мои песни: «А у нас во дворе», «Бирюсинка», «Морзянка», «Пусть всегда будет солнце»…
Да мало ли было успехов, которых я успел добиться на эстраде. Но, как назло, у меня не было пресловутой московской прописки. И отец не отказал мне. Это был 1964 год.
Как только мне разрешили прописаться в Москве, я приобрел себе двухкомнатный кооператив на проспекте Мира, в доме 114а. Начал жить в своей собственной квартире. И как только она у меня появилась, в 1965 году, я женился на Веронике Кругловой — солистке Ленинградского мюзик-холла, которая прославилась песней Аркадия Островского «Возможно, возможно, конечно, возможно…» и песней Оскара Фельцмана «Ходит песенка по кругу».
С Вероникой мы познакомились в Ленинграде на сборных концертах. Потом встретились опять же на концертах в Москве. Один из них проходил на даче ЦК комсомола в Переделкине, а потом там был организован для нас прием. И некий комсомольский вождь стал за Вероникой приударять. Но она была категорически против каких-либо отношений с ним. И я оказался рядом, чтобы помочь ей избавиться от назойливого кавалера.
Девушка была благодарна мне, мы с ней стали встречаться, и через три месяца сыграли свадьбу в «Гранд-отеле» гостиницы «Москва», где был весь цвет столицы — композиторы, поэты, артисты...
Как-то так получилось, что вскоре после свадьбы она стала работать в концертной бригаде Игоря Гранова. А это значит: она — в одну сторону, я — в другую. И случилось так, что я узнал о ее теплых отношениях с композитором, царство ему небесное, Леонидом Гариным. Я таких вещей не прощаю.
Короче говоря, жизнь наша не сложилась. Она постоянно была на гастролях со своим коллективом, а я гастролировал со своим. Так в бесконечных разъездах и ссорах мы прожили около двух лет. Разумеется, это ни к чему хорошему не привело, и мы, в конце концов, разошлись.
Кстати, когда я женился на Веронике, мне уже исполнилось 27 лет. Мама переживала по поводу моего брака, но не вмешивалась. Ей не нравилось, что я женился на певице.
Мы, действительно, много ездили по стране, и до меня доходили слухи о ее недостойном поведении. Когда мы встречались, начинались бурные выяснения, а мама еще жила в Днепропетровске и жутко расстраивалась. Однажды она сказала: «Так нельзя, сынок. Или вы будете жить вместе, или ничего не получится».
Однажды, было это в 1967 году, приезжаю домой после гастролей, а Вероники все нет и нет, я даже стал беспокоиться.
Смотрю в окно, и вдруг вижу, что она выходит из машины с одним композитором. Выяснили отношения, после чего мы с Вероникой расстались. Я оставил ей квартиру, в которую она потом благополучно вселила своего второго мужа, тоже баритона, Вадима Мулермана.
А вот еще интересный и в то же время вопиющий по своей вероломности факт.
Бывший поклонник Вероники — журналист из «Советской России» — решил воспользоваться информацией о наших отношениях, которой она с ним делилась по старой дружбе, и опубликовал обо мне лживый разгромный материал. Мало того, там же он задался вопросом: «Как такой аморальный тип мог получить высокое звание заслуженного артиста Чечено-Ингушской АССР?» А мне как раз в 1964 году присвоили это звание…
В чем меня только ни обвинил этот ревнивый журналист: и в алкоголизме, и в аморальном образе жизни, и в каких-то проступках, которые противоречили кодексу строителя коммунизма… В конце статьи он вынес «вердикт»: Кобзону нужно запретить выступать в Москве и Ленинграде и, конечно же, по радио и телевидению. Так меня в первый раз отлучили от ТВ…
Каюсь, отчасти это корреспондент был прав: по молодости были в моей жизни и алкоголь, и женщины. Но все — в меру! Никогда я не был ни бабником, ни пьяницей. Как все молодые люди, любил повеселиться, сбросить стресс после изматывающих гастролей, многочасовых концертов, многодневных переездов. Все!..
Но тем не менее этот, с позволения сказать, «журналист» умудрился организовать на меня поклеп на весь Советский Союз. И я целый год, пока разбирались, что к чему, не имел права выступать, как раньше…
Что же касается Вероники Кругловой, то, расходясь с ней, я чувствовал: у нас с ней нет никаких связующих элементов. А я ждал от семьи гораздо большего. Когда женщина уходит от мужчины, она никогда о нем плохо не скажет, только разве что «ну, так получилось». Но ни одна не простит мужчине его уход. От Вероники я ушел... И все-таки разошлись мы спокойно. Без всякой грязи. Но развод я перенес болезненно.
Через много лет мы встретились с ней в Америке, куда она уехала еще с Мулерманом, а потом разошлась — подвернулся ей под руку другой. И мы спокойно пообщались. Во всяком случае, никакой болезненной реакции на меня она не испытывает...
Хотя первый брак не принес мне ничего хорошего, в 1969 году я решился на второй актерский брак и женился на Люсе… Прошу прощения, на Людмиле Марковне Гурченко!
И опять приключилась та же история. Только, конечно, Людмила Марковна была намного серьезней. Во всех смыслах. Женщина с характером! Ты ей слово, она тебе — десять. И она, естественно, требовала ответственности перед семьей, перед домом. И очень остро реагировала на какие-то, так сказать, деликатные вещи, которые возникали по жизни.
Как и с первой супругой, из-за гастролей мы стали мало видеться и быстро отдаляться друг от друга по причине разности характеров и темпераментов. Короче говоря, не сложилось до такой степени, что потом мы никогда даже не здоровались друг с другом, хотя и прожили вместе три года…
…Уже после расставания Людмила в интервью признавалась, что союз со мной был для нее ошибкой. И как вспыльчивая и стихийная дама в телепередачах, куда ее приглашали, могла наговорить обо мне бог знает что. Например, однажды в передаче Леонида Парфенова назвала меня «темным пятном» в своей жизни.
Господи, но я был у нее четвертым мужем... Официальным! Ни об одном муже — а после меня у нее еще два официальных было! — она не отозвалась хорошо.
Нельзя так скверно относиться к окружающим! Она даже дочь свою не щадила: отсудила квартиру, хотя у той двое детей. Когда Марк, внук Гурченко, погиб в 1998 году от передозировки наркотиков, Людмила Марковна даже не пришла мальчишку похоронить, не появилась и на похоронах своей мамы. Такой эгоцентризм просто в голове не укладывается.
И я сказал себе: «До 70 молчу, а потом вынужден буду сказать: «Люся, нельзя так! Мне не в чем перед тобой оправдываться, но если для тебя я «темное пятно», то почему для другой женщины вот уже столько лет — светлое? Ну, не получилась у нас жизнь, так разве мы должны быть врагами до конца своих дней?»
…Как-то я случайно встретился с ней на телевидении и все-таки решил поздороваться: «Добрый день, Людмила Марковна!», — а она заорала на весь коридор: «Ненави-и-ижу!!!» Я только плечами пожал: «Значит, любишь до сих пор, дура!» И пошел себе дальше.
Ничего плохого я ей в этой жизни не сделал... А то, что у нас жизнь не складывалась, это естественно. Она на съемках, я на гастролях... И образ жизни, и возраст приводили к каким-то встречам, которые очень, наверное, оскорбляли, хотя это было взаимно. Видимо, поэтому мы и разошлись…
Кстати, мы познакомились с Людмилой Марковной в 1967 году совершенно случайно в ресторане ВТО. К тому моменту после «Карнавальной ночи» прошло уже более десяти лет.
Так получилось, что мы с ней вместе посмотрели фильм «Шербурские зонтики», и я сразу же уехал в Ленинград. Наутро созвонились, и у нас начался телефонный роман. Потом я был на гастролях в Куйбышеве, теперь это Самара. И ко мне прилетела Людмила. Мы уже жили тогда вместе, но расписаны еще не были: как-то все времени не хватало, да и не считали это обязательным.
И вот после ужина в ресторане, в первом часу ночи, поднимаемся ко мне в гостиничный номер, а дежурная нас не пускает. Я говорю: «Я — Кобзон». Она отвечает: «Вижу». «А это, — говорю, — Людмила Гурченко, известная киноактриса, моя жена». «Знаю, — отвечает, — что актриса, но что жена — в паспорте отметки нет. В один номер не пущу. Пусть снимает отдельный и там живет».
Смотрю, у Людмилы Марковны истерика начинается, слезы ручьем. Что делать? Звоню среди ночи домой директору филармонии Марку Викторовичу Блюмину: так мол и так, извините, едем в аэропорт, гастроли придется отменить. Он выслушал: «Приезжайте ко мне».
Переночевали у него. Утром, после кофе, он везет нас в филармонию, ведет к себе в кабинет, а там уже ждут — дама из загса, свидетели и все такое. Так он нас с Людмилой Марковной и поженил.
Это было время расцвета моей популярности, а вот для нее этот период был достаточно тяжелым. Она пребывала в страшной депрессии: ее популярность сильно упала.
Пробовалась в один театр, в другой. Со съемок возвращалась с истерикой. И каждая из них почему-то заканчивалась словами: «Это невозможно! Не успеешь заявить о своем желании сняться или сыграть роль, как тебе сразу же лезут под юбку!»
Она очень хотела играть в театре, но куда бы ни обращалась, режиссеры сразу же предлагали ей «койку». А она очень болезненно реагировала на подобное поведение: это ее унижало. В такой момент я и подставил ей плечо. А она сказала в интервью: «В браке с Кобзоном ничего хорошего не было. Он умел сделать мне больно. Начинал подтрунивать: «Что это, все снимаются, а тебя никто не зовет?» После этого брака я осталась в полном недоумении, и мне открылись такие человеческие пропасти, с которыми я до того не сталкивалась…»
Иногда не сдерживался. А в остальном... Мне странно. Мы ведь, особенно в первое время, были очень увлечены друг другом... Во времена нашего брака с Людмилой Гурченко я был молод, популярен, имел много поклонниц. Но мне нравилось и то, что я официально был женат на актрисе, которую знала вся страна.
Но, несмотря на то, что Людмила Марковна была ко всему прочему и замечательной хозяйкой, брак с ней не стал для меня тылом. Скорее он был линией фронта. Мы сами «обостряли» наши отношения своим накалом страстей, который неизбежно должен был привести к разрыву.
Однажды во время ее гастролей ей донесли про мою якобы измену, она тотчас отбила телеграмму: «Горбатого могила исправит. Косточка». Я ее называл «Косточка». Я ей ответил: «Каким был, таким и останусь. Горбатый». И мы развелись…