Красивая актриса – уже вырисовывается определенная картинка. Жена Гафта – звучит вообще как приговор.
Но – долой стереотипы! Она не рассуждает о своей роли в искусстве, не воздевает руки к небесам, не сыплет пышными цитатами. Нетипичная актриса. Кажется, и нетипичная женщина. Прожитых лет не скрывает, к комплиментам равнодушна, не холит, не лелеет свою красоту...
– А может, и типичная. – вздыхает Остроумова. – Типичная русская баба…
Да, я не типичная актриса, сразу вам скажу. Я не рвусь играть, я
не звоню режиссерам, не завязываю с ними какие-то домашние отношения. Не жду похвал ни от кого – сама все про себя знаю. Ну разве что единственный раз Ростоцкому позвонила, сказала: дайте мне попробоваться в «А зори здесь тихие»...
– Получается, больше таких сценариев, чтоб перешагнуть через собственную гордость, не было?
– Да нет, просто я считаю, что это неудобно: режиссер сам знает, кто ему нужен, что ж буду напрашиваться?
А однажды у меня был потрясающий сценарий! «Василий и Василиса». Грандиозная роль, сюжет библейский, героиня: от 18 лет до 70 – радоваться только надо.
Мне позвонили с «Мосфильма», я приехала на Киевскую. А там по набережной идет какая-то эстафета, улицу перекрыли. И я пошла пешком – километра три, наверное. Ведь что-то вело меня туда, могла же сказать: слушайте, троллейбусы не ходят, далеко…
– Вы такая ответственная?
– Слишком.
– Значит, это качество вам не больно-то нравится.
– Ну как, я человек ответственный по жизни. А «слишком» сказала… Знаете, когда кто-нибудь один ответственный, то всю ответственность обычно переваливают на него. Поэтому и «слишком». Даже актеру одному (мы репетировали спектакль, я понимала, что спектакль не складывается) сказала: ну даже если это провал, зато репетировать было как интересно! Он на меня посмотрел ошарашенно. И ушел из спектакля.
– Не понял?
– Не понял совсем. А я дошла до конца, до провала. Как Зоя Космодемьянская – меня, кстати, так и дома зовут.
– Вы идеалистка по жизни?
– Да, наверное.
– А могли бы этого актера убедить, что надо остаться?
– Зачем я буду его убеждать, это личное право каждого. Я только своих близких стараюсь переделывать, а чужих нет.
– Удается? Близких-то.
– Нет. Ну конечно, не надо никого переделывать. Я бы поступила не так, допустим. Но это ведь не значит, что все должны поступать, как я. Я не даю как бы воздуха своим близким. Это нехорошо. И я понимаю, что это нехорошо. Но… такой уж характер.
– Что же вы от них хотите?
– Чтобы они были совершенством.
– У вас в роду три поколения мужчин были священниками. Что же для вас совершенство?
– Путь к нравственным высотам. Жизненный путь не вниз, а вверх.
– А вы совершенство?
– Нет, но стремлюсь к этому… По правде говоря, я нетерпимая. Нужно принимать людей такими, какие они есть, не судить их. А вот это мое всегдашнее переделывание других – это же получается, я сужу.
– Других судить – дело нехитрое. Как насчет самоиронии?
– У меня? Выше головы – над собой только и смеюсь. Пример? Ну не знаю: я могу накраситься, одеться. И начинается: ой, мы вас не узнали, как вы замечательно выглядите! Я говорю: м-да, если бы вы меня видели час назад!.. (смеется).
У меня нет самомнения большого. И просто комплименты мне не нужны. Комплименты – они ноль, понимаете, – ничто. Когда начинают что-то такое говорить, я сразу обрываю: ладно-ладно, все. Не начинаю надуваться как шар и думать, что я лучше всех, красивей, и женщины все моей подметки не стоят. А потом, я же прекрасно понимаю, что и другим женщинам комплименты говорят точно такие.
– Ирина Алферова, наша признанная красавица, все время обижается, когда ее спрашивают о красоте. Вы тоже отмахнетесь сейчас: да сколько можно!?
– Да нет. Но я прекрасно понимаю, какая сейчас сижу перед вами. И прекрасно понимаю, какая могу быть, если захочу. Поэтому, если сейчас вы меня спросите: «Как вам удается так хорошо выглядеть?» – я просто посмеюсь в ответ. Я не люблю, знаете, краситься, не люблю наряжаться в жизни…
– Нетипичная актриса. Но и нетипичная женщина.
– Не знаю, а может быть, типичная. Типичная русская баба.
– Типичной русской бабе красота одни лишь несчастья приносит?
– А я никогда не осознавала свою красоту. Да, в ТЮЗе когда играла, мне говорили: какая ты красивая! А Ахеджаковой – какая ты талантливая! Я плакала в гримерке. Потому что считала, что лучше быть талантливой, чем красивой.
Если в «Василии и Василисе», допустим, меня нужно было сделать старухой – так я сидела и добивалась от гримера: вот здесь еще нет морщин, здесь. А если нужно на сцене быть королевой – я буду королевой. И пусть тогда говорят, какая я красивая. Я должна быть такой, как моя героиня. А какая я в жизни – никого не касается, я такая, как мне удобно.
– Но умные женщины, они же пользуются своей красотой.
– Нет, я в жизни скорее хотела пользоваться своими душевными качествами. Хотя была достаточно кокетлива. Но чем привлекала всех, как могу теперь понять, – это естественностью. Знаете ведь, у молодых людей есть критерий, как должна вести себя девушка – более-менее миленькая, хорошенькая. А я вела себя совершенно по-другому. Не участвовала ни в каких интригах. И меня они почти не касались…
Вот пришла я в театр, выпустила спектакль «Вдовий пароход», очень прогремевший в то время. И получила две анонимки. Грязные, кошмарные. Но, честное слово, не обратила на них внимания, вот абсолютно они меня не тронули. Я настолько была уверена в себе, в этом спектакле, что мне даже жаль стало человека, который потратил свое время на эту грязь.
– А какие письма, интересно, вы получали после той знаменитой сцены в «А зори здесь тихие», когда предстали, скажем так, во всей своей красе?
– Там было много очень писем. А одно – ну просто гениальное. Начинается так: «Наша лагадминистрация показала нам 7 ноября фильм «А зори здесь тихие»…» Думаю, что за «лагадминистрация», я сначала не поняла. Читаю дальше – такое патриотическое письмо, ну прям газета «Правда»: «Там такие девочки!» «Благодаря им мы победили!»...
И вдруг с красной строки: «Но как ты могла?» – вот буквально, цитирую: как мне не стыдно голой появиться на экране, и как муж меня терпит, как живет со мной дальше? Кончалось оно гениально: «…По той ли дорожке идешь?»
Понимаете, из лагеря вот отповедь такая – ну просто грандиозно! Сейчас, конечно, с юмором вспоминаю. А тогда задумалась прямо: если человек мне из лагеря пишет такое, наверное, я правда не по той дорожке иду.
– Из лагеря – ладно. Но родители, верующие люди, как восприняли?
– Нормально, их отношение ко мне ничуть не изменилось. Что вы – они были нормальные образованные люди. Да, религиозные все: и дедушка, и папа, и мама, – но нас никто не заставлял, не насиловал, скажем, чтоб мы в пионеры не шли, в комсомол. Они мудрые были, понимали, что человек сам в конце концов приходит к вере, и не надо его насильно туда тащить. А потом, женская нагота – это же смотря как. Если нагота ради наготы – одно. А нам Ростоцкий сказал: вы же видите статуи, вы наслаждаетесь их красотой. Нужно показать красоту женского тела – куда попадут пули.
– А ему пришлось вас уговаривать?
– Немножко пришлось. Конечно, мы же все стыдливы были, скромны. Но за идею… можно и раздеться!
– Для женщины важна очень и личная жизнь. Ею вы довольны?
– Она не была безоблачной, не была какой-то очень легкой. Но она такая, какая есть. И если у меня двое прекрасных детей от этой личной жизни – самое главное для женщины, поверьте мне, – значит она удалась. А уже и трое внуков замечательных! Вот уж действительно, мне всегда говорили подруги, которые стали уже бабушками: внуки – ну совсем другое к ним отношение. Им – все прощаю.
– Мужьям своим все простили? Двум предыдущим...
– А какие два предыдущих? Ну, один брак – это еще в студенческие годы: ему нечего было прощать, ему меня надо было прощать, я же от него ушла. Правда, я и от Левитина ушла сама. Но… Но, знаете, бог ему судья – это я уже про Левитина. Не могу сказать, что вот простила, что так все отпустила. Как-то… успокоилась что ли.
– Он же целую книжку написал, где просит у вас прощения. Так и не простили?
– Ну почему, я же сказала, что не имею никаких претензий… Понимаете, я отдана была ему полностью, всю свою жизнь подчинила ему. Если бы не полностью, а частичкой. А у меня личного ничего не было – только все его. И это разрубить было очень страшно… Но я прожила, пережила…
– Тогда скажите, пожалуйста, что такое быть женой Валентина Гафта?
– Как однажды выразился Лев Дуров, поздравляя меня с днем рождения: «Жить с Гафтом – это подвиг». (смеется). И я ощущаю это каждый день.
– То есть?
– Нет, не надо, не хочу расшифровывать.
– А ему тяжело быть мужем Ольги Остроумовой?
– Думаю, да. Конечно, лучше, когда жена все время говорит: замечательно! Потрясающе! Ты гений! Я этого не делаю. Скажу: да, это получилось; да, хорошо – вот мои самые большие похвалы.
– Как делятся бытовые обязанности в семье? Кажется, все на вас – Валентин Иосифович большой ребенок.
– Вот они не делятся, в том-то и дело (смеется). И когда я начинаю немножко бунтовать, то появляется абсолютное недовольство.
– А недовольство Гафта – это что-то страшное?
– По-разному. Он, надо сказать, не такой страшный, как кажется. Как его малюют. Когда я в гневе, я гораздо страшнее.
– С какими его качествами вы не можете смириться?
– Нет, не будем об этом. Какие мне нравятся, могу сказать. Он великолепный артист, талантливейший человек. Во многом. И в стихах своих, которые он беспрерывно пишет. Хотя везде декларирует, мол: я при Оле перестал писать стихи – она запрещает. Это все чушь собачья, никому ничего я не запрещаю. Просто, когда приносит мне то, что написал, я говорю: вот это мне нравится, а это нет. И все – сразу недовольство, сразу «запрещаю», остальные-то говорят: гениально!
– Гафт в свое время играл Воланда. Вы – Маргариту…
– Не играла я Маргариту. И почти даже не репетировала. Левитин сразу попал в больницу, и на этом репетиции прекратились. Маргаритой я была в другом. Вот когда сказала вам, что отдала Левитину всю свою жизнь, – это и есть Маргарита.
– То есть Левитин был для вас Мастером. А Гафт не стал Воландом?
– Нет, думаю, не стал. Он не Воланд точно – не надо, он нормальный человек!
– Но вы такие разные.
– Он Дева, я Дева. Он Свинья и я Свинья…
– Вы – сгусток энергии, а Валентин Иосифович…
– Ну да, вальяжный такой. И что? Он мне говорит: утихомирься, я ему: давай поживей. Сказала же: я простая русская баба. Ну а кто, если не я?..
Фото Б. Кремера,
PERSONA STARS