Громогласный, взрывной, импульсивный.
Большой ценитель женщин и вина. Вальяжный щеголь, изысканный гурман. Одновременно и расточительный, и немного алчный. Друг, каких поискать… Да практически все сходится! То ли Смирнитский вылепил своего Портоса по образу и подобию. То ли мушкетер за 40 лет вошел в его жизнь настолько, что не вытравишь…
– Валентин Георгиевич, вы ведь не из тех, кто рассуждает о высокой силе искусства?
– Ну да, я реальный земной человек, я своим ремеслом актерским деньги, извините, зарабатываю. Я вообще к себе отношусь очень самокритично и адекватно. Совершенно отчетливо понимаю, что на излете, что уходящая уже натура. Некоторые коллеги моего возраста начинают завышать планку, как мне кажется, необоснованно, и иногда остаются ни с чем. А я просто прожил достаточно большую жизнь, и наблюдал, как приходят новые, как уходят старые. Великие, казалось бы, незаменимые. Поэтому стараюсь быть адекватным этому времени.
– Адекватный актер – вообще редкость, согласитесь.
– Ну да, профессия наша, что называется, располагает. Как сказал мне один хороший врач-психолог: вы же все ненормальные, у вас же у всех, грубо говоря, сдвиг по фазе.
Я так задумался: а что, наверное, он прав… Вообще, все плюсы и минусы публичной профессии надо очень точно оценить и понять. Ну ты не слесарь, ты – артист, ну у тебя такая профессия. Но ты такой же ремесленник, как и он, ты просто делаешь свое дело. А то, что на тебя все обращают внимание, что находишься на виду, – к этому надо относиться очень осторожно.
А многие актеры просто теряют голову, начинают путать виртуальное с реальным, думать, что они некие мессии. От этого происходят нервные сдвиги, от этого случаются запои, наркотики. И как следствие – печальный финал...
– А вот тут стоп! Самое время вернуться к нашим любимым мушкетерам. По многочисленным рассказам, которые уже стали легендами, тогда вы как раз путали виртуальное с реальным, жили жизнью мушкетеров и на съемочной площадке, и вне ее.
– Да мы как-то об этом не думали, само собой происходило. Нам просто было очень комфортно и хорошо. В кино не часто так случается, но вот случилось. Случилось, что собралась такая замечательная компания, что мы все там очень сдружились. Что жили весело и на съемочной площадке, и вне ее. А что – были молодыми, задорными. С хорошим лошадиным здоровьем. Ну и вели себя как нормальные молодые люди, которым нравилась жизнь, нравились девушки. Хулиганили мы там действительно здорово. Но по крайней мере все это беззлобно было, весело.
Вот говорят: вереница девушек прошла, интрижки были всякие, романы. Но даже со стороны девушек не было обид, выяснений отношений, ревности. Это больше походило, знаете, на колонию хиппи, в хорошем смысле – все строилось на взаимной любви, уважении, радости. Потом, правда, действительно переросло в некие легенды, небылицы. И про нас стали говорить, что мы продолжали жизнь своих персонажей.
– По Боярскому это можно сказать определенно: усы и шляпа – все при нем.
– Ну, это уже личное дело Боярского. Он решил так существовать, и это его право. Он, может быть, благодаря этому себя во многом и ограничил. Миша вообще очень непростой человек. Но при этом он очень порядочный, он замечательный товарищ. Ну вот так он придумал себе свою жизнь. И что – это значит, он повторил путь д’Артаньяна? Нет. Или тот же Смехов. Совсем не повторил жизнь Атоса, не спился. А я что ли, повторил Портоса? Что, у меня замки или госпожи Кокнар, которые умирали и оставляли наследство?
– Но домик-то в Испании есть, Валентин Георгиевич.
– Ну, это – слава богу, что на старости лет я обеспечил себе некий запасной аэродром. И то – потому что очень дешево стоило. Хотел же купить себе участок здесь – была у меня идея такая, мечта. Это уж, приехав в Испанию, я вдруг увидел, какие там цены. Думаю: господи, чего я буду в Подмосковье покупать, когда на берегу Средиземного моря в три раза дешевле?
– «Смирнитскому импонирует положение барина: он курит трубку; если идет в кабак, то в самый дорогой; если покупает костюм, то самый шикарный». Это ваш друг Владимир Балон, между прочим, говорил. И как тут не вспомнить знаменитую перевязь Портоса?
– Да нет, ну это все в прошлом. И по кабакам уже не шастаю, и в одежде стал намного скромнее. Вообще, я не придавал этому значения никогда, и у меня не было культа красивой одежды. Просто я считал и считаю, что актер должен выглядеть комильфо, это знак профессии. Ну не может актер ходить как дворник – на него же со стороны смотрят. Публичная профессия, ничего не поделаешь…
– Да ладно, все сходится! И «красавицы и кубки» – начиная с четырех жен ваших…
– Ну да. Но у меня с четырьмя женами моими непросто складывалась жизнь. Менял я женщин, как перчатки, не потому, что я такой ловелас. А просто что-то не сходилось, не срасталось, не получалось. Вообще, развод – это всегда душевная травма, как ни крути. И это не было так уж просто – женился, взял да и ушел, потом снова женился…
– Знаете, актеры обычно говорят: ну что значит – три брака? Первый – студенческий, не в счет. Присоединяетесь?
– Да как сказать… Понимаете, большую часть своей жизни я прожил в Советском Союзе, где было проблемой ну абсолютно все. И квартиру получить, и машину купить, и так далее, и так далее. Наверное, быт съедал все эти чувства.
Я, например, когда разводился со второй женой, оставил ей все и оказался на улице – ушел жить в театральное общежитие. А мне ведь на тот момент было уже около 30, и я, в общем-то, был уже достаточно известным актером. Представляете? Вот такие проблемы были.
– А после первого брака вы еще и зареклись жениться на актрисах?
– Можно и так сказать. Хотя у меня с актрисами были всякие интрижки, романы – я снимался с очень замечательными актрисами, и очень красивыми. Но я ведь хорошо эту кухню знаю изнутри. Я знаю психологию актрис. Актриса – особенно хорошая актриса – это тот человек, который ради роли, ради карьеры может пожертвовать многим. И семьей в том числе. И эту жертву она приносит, как считает, ради высокой идеи. Многие в результате оставались у разбитого корыта. Не рожали детей, потому что боялись упустить момент, растерять форму. И я все это видел: актерские браки, разводы, трагедии. Когда ради карьеры актрисы уходили к каким-то режиссерам, продюсерам. Это так называемая кухня, которую не обязательно зрителю знать. Но именно поэтому, с этих позиций, к актрисе, как к хранительнице семейного очага, я относился всегда с подозрением. Тем более что у меня был подобный опыт.
– Но от красавиц – к кубкам. И свое море вы тоже уже выпили?
– А с этим у меня вообще была серьезная проблема. Я мог просто погибнуть, как и многие мои коллеги – пришлось прибегать к услугам врачей. Но сейчас, уже с позиции некоего возраста, я все-таки думаю, что это было связано с серьезными психологическими проблемами, проблемами в личной жизни. Дилетанты ведь говорят: дескать, запойный человек – он распущенный, он себя в руках не держит. Нет-нет, это заболевание психическое. И профессиональное.
– Но как же вы, такой реальный и земной, могли это заболевание подцепить?
– Да как вам сказать. Бывают минуты отчаянья. Когда ты ни в чем другом отдохновения найти не можешь... Мало кто знает, наверное, что по вредности наша профессия стоит чуть ли не за шахтерами. Нервная система расшатывается постоянно, ты эксплуатируешь очень мощно свой психофизический аппарат. И это всегда некий стресс. Который давит на тебя постоянно, душит, держит в дискомфорте. А тебе ведь при этом надо еще функционировать, работать, деньги зарабатывать. Ну и снимаешь этот стресс. Вообще, в нашем цеху это довольно распространенное явление, к сожалению.
– Вам сейчас нельзя ни капли?
– Нет, сейчас я пью спокойно. В том-то и фокус. Выпиваю, сколько мне надо, сколько хочу. И с этим вообще проблем нет. Просто в свое время один очень хороший врач, который этой проблемой занимается, мне все это рассказал. Мы с ним сели, несколько часов проговорили. И он мне сказал: если ты преодолеешь эту свою психофизическую зависимость, то у тебя и проблемы не будет: хочешь – выпивай, не хочешь – не выпивай. Сейчас я выпиваю. Правда, делаю это довольно редко – все-таки и возраст, и здоровье уже не то. Но в Испании, например, постоянно пью хорошее вино, там сам бог велел.
– Ну вылитый Портос, а вы еще спорите. А если еще учесть вашу громогласность, ваш мат-перемат…
– Ну, это уже не Портос, это уже мой характер. Который, наверное, я внес в эту роль. Хотя и тут с годами как-то уже успокоился. Проявление темперамента необузданного и резких реакций – это ведь тоже возрастное. А с возрастом мудреешь, начинаешь снисходительно относиться к недостаткам людей, начинаешь их оправдывать. Да, раньше резко на все это реагировал, часто были у меня срывы: чуть что не нравится – да пошел ты! Легко этому поддавался, велся на провокации. К сожалению. Потом всегда очень сильно переживал... А насчет мата что скажу? И сейчас проскальзывает, в каких-то компаниях близких могу употребить крепкое словцо. Но, как мне кажется, получается у меня это не вульгарно. Во всяком случае, меня за это никогда не упрекали. Даже особы женского пола.
– Ну и последняя аналогия с Портосом. Самая главная. Ваша дружба. Вы же по-прежнему: один за всех и все за одного?
– Да, дружим мы давно. Как Мишка Боярский правильно сказал, когда его спросили: а почему у вас дружба сохраняется столько лет? Видимо, говорит, потому что мы встречаемся редко, поэтому еще до сих пор не наелись друг другом. И действительно: когда мы встречаемся, для нас всегда это праздник. Как с тем же Боярским в Берлине.
В начале 90-х Максим Дунаевский вывез нас подзаработать, у него там был творческий вечер. По тем временам нам заплатили какие-то приличные деньги, мы выпили. И почему-то вдруг решили, что нам в Германии не хватает России. Нашли какой-то подвал, заваленный ящиками и грязной соломой. Поставили перед собой бутылку водки, какие-то рюмки. Полночи сидели в этом подвале и орали: «Вставай, страна огромная».
А потом пошли брать Рейхстаг…
– Неужели залезли на крышу и водрузили там красное знамя?
– Не успели, полиция нас гораздо раньше забрала. В общем, там все было по полной программе. Понимаете, когда выпьешь, да еще и с товарищем хорошим, то хочется чего-то необыкновенного, тянет на подвиги…